Макс. По встречной

Неудачник ждет, удачливый человек - делает. Чтобы привлечь удачу, я симулирую деятельность, хотя заранее не уверен в ее результате. Так поступает большинство, но от этого не лучше. Поскольку в каждом сегодняшнем дне я вижу знамения своей завтрашней славы, я активнее работаю локтями, чтобы к вечеру сказать себе: “Ты, брат, сделал всё!” (и  от этого тоже не лучше). В дороге же я становлюсь самим собой, выключаюсь из происходящего, и сознание переходит на замкнутый цикл. Так что у меня в голове наушники и пара-тройка отвлеченных мыслей, потому что пока я иду или еду ничего существенного не может произойти, хотя очевидно, что подлинно удачливый человек ловит эту самую удачу как раз там и тогда, когда другие, подобно мне, бездействуют, но... это уже выше моих сил!


- Девушка! - говорю я с тем достоинством и той сдержанностью, какие может себе позволить человек воспитанный настолько, чтобы невоспитанность других стала очевидна, - позвольте я вам лучше помогу с этим чемоданом.


Она оборачивается, и мы замираем. На долю секунды, на пол-хода стрелки исчезает толстяк, который силится прочесть отчет на планшете, растворяется в азотной кислоте его сосед, безудержно болтающий по телефону, уносится в ничто точильщик стилетов, семья разнорабочего, тройка кадетов в беретах с пером, еще сто тысяч пассажиров, еще тысяча деталей, и остается только она: ее порхнувшая к лицу тонкая рука, это бледное лицо с восточными глазами, черные волосы разметавшиеся веером, обкусанные губы открывшиеся, чтобы сказать... пусть они ничего не скажут, пусть она навсегда останется как на фотографии, в моей пустой памяти, и я позабуду, что она мне скажет, и мне не будет важно, что будет потом, но вот она в пол-оборота, и легкие пальцы застывшие в воздухе, и распахнувшееся шелковое пальто с диковинной вышивкой, и маленькая родинка на шее.


Она садится напротив меня, она берет меня за руку, она называет мне свое имя, говорит мне что-то очень важное, что-то вкалывает мне в запястье иглой, скрытой в браслете, когда поезд вздрагивает в начале экстренного торможения, и неодолимая сила инерции срывает пассажиров с их мест, она со сладкой дрожью целует меня. 


Но ничего из этого я уже не помню.